Французский экономист Тома Пикетти говорит, что неравенство – политический выбор. Каково же решение? Налоги на богатство, которые Берни Сандерсу даже не снились.
Я не думал, что дебаты на тему собственности между парижскими экономистами Фредериком Лордоном и Тома Пикетти в тусклом зале Bourse du Travail, старой Биржи труда в Париже, вызовут большой интерес. На всякий случай я прибыл за десять минут до начала, чтобы получить хорошее место, но оказалось, что все места уже заняты. На тротуаре у входа скопились десятки разочарованных поклонников.
Вышедшая в 2013 г. 753-страничная книга Пикетти «Капитал в XXI веке» разошлась по всему миру тиражом 2,5 млн экземпляров и помогла поставить неравенство на глобальную повестку дня. Но его последняя, ещё более толстая книга «Капитал и идеология» может оказаться ещё влиятельнее. Эта книга не что иное, как всемирная история неравенства и того, как общества его оправдывают, от досовременной Индии до США при Дональде Трампе. Она вышла, как раз когда гнев из-за неравенства (отчасти порождённый предыдущей работой Пикетти) приблизился к точке кипения и был взят на вооружение метившим в Белый дом Берни Сандерсом.
Книга «Капитал и идеология» отталкивается от неизменного аргумента Пикетти о том, что неравенство во всём мире сильно усугубилось после 1980 г. В ней предлагаются сильные решения. Пикетти хочет ввести налоги на богатство в размере 90% с любых активов свыше $1 млрд и ностальгирует по послевоенным десятилетиям, когда британские и американские максимальные предельные ставки подоходного налога превышали 80%.
Большую часть информации Пикетти черпает из Всемирной базы данных о неравенстве (World Inequality Database (WID)), созданной им вместе с коллегами. Это бесплатный сайт, куда делают вклад более 100 исследователей. Утверждается, что он включает «данные об имущественном неравенстве в более чем 30 странах, охватывающие большую часть XX и начало XXI века, причём сейчас исследуются ещё свыше 40 стран». Охват WID постоянно расширяется: добавляются новые материалы из Азии, Африки и Латинской Америки. Сейчас сайт пытается, помимо доходов, сосредоточиться также на ещё более сложной для исследования области – богатстве.
Проект WID способствовал прогрессу такого направления, как экономика неравенства. «Если вы работаете над тенденциями в неравенстве, особенно если сравниваете разные страны, то, вероятно, вы имеете дело с данными его команды», – говорит Марк Стабиле, профессор экономики в бизнес-школе INSEAD в предместье Парижа.
В эру, когда технологические платформы, как считается, сосредотачивают богатство в руках всё меньшего числа людей в Кремниевой долине, агитация Пикетти за намного более высокие налоги привлекла внимание как прогрессивистов, так и радикалов по всему миру.
Wired
Тома Пикетти родился в 1971 г. в пригороде Парижа. Его родители на тот момент не имели высшего образования, но их не обошла стороной студенческая революция 1968 г. Они всегда оставались левыми и какое-то время даже побыли воинствующими троцкистами. Три года они выращивали коз и продавали сыр в юго-западной Франции, но позже мать Пикетти стала учительницей начальных классов, а отец – старшим лаборантом.
«Мой отец из вполне себе буржуазной семьи, где все придерживались правых взглядов, но моя мать происходит из низшего класса, – рассказал мне Пикетти, когда мы встретились в его офисе площадью 12 квадратных метров на нефешенебельном бульваре на южной окраине Парижа. В его 48 лет энергия и информация прямо-таки бьют из него ключом. Он нетерпеливо вздыхает при любом вопросе, кажущемся ему глупым, и говорит быстрыми, спотыкающимися друг о друга предложениями на почти идеальном английском с несколько мультяшным французским акцентом. – Честно говоря, когда мне было 15 или 20, я был не слишком убеждён левым активизмом, которым мои родители занимались в 1970-е и который не принёс им особого профессионального успеха».
Он был близок к своему дедушке – руководителю старинной семейной горнодобывающей фирмы Piketty Frères («Братья Пикетти»). «Он был убеждённым правым, но имел добрый характер, – вспоминает Пикетти. – Фирма добывала в карьерах поблизости Парижа камни для строительства дорог. Немало таких камней ушло на строительство парижского метро в межвоенный период. Он был похож на Обеликса [персонаж мультфильмов об Астериксе и Обеликсе, носивший тяжёлые камни]. Он всегда очень гордился собой, гордился тем, что задействовал рабочих из Италии и других стран, предлагая им лучшую оплату, чем на родине. Единственное, что меня в нём расстраивало, – это то, что бабушка была очень несчастной. Она должна была сидеть дома и воспитывать детей. Она всегда занимала подчинённое положение, и это худшая часть идеологии директора-кормильца».
Пикетти преуспел в самом престижном предмете французской образовательной системы – математике. В необычно юном 18-летнем возрасте его приняли в Высшую нормальную школу (École normale supérieure) – самую сугубо академическую среди крайне избирательных французских «больших школ» (grandes écoles). Примерно в то же время пала Берлинская стена, и Пикетти начал путешествовать в Восточную Европу. Этот опыт превратил его в убеждённого капиталиста. «Меня шокировало бедственное положение этих стран, – вспоминает он. – Пустые магазины и серые улицы. Это способствовало формированию у меня, как и, думаю, у многих в 1990-е, убеждения, что нужно порвать с этими сумасшедшими идеями и намного больше доверять рыночным силам и конкуренции».
В 1993 г., когда ему было 22, Пикетти защитил с отличием докторскую диссертацию о распределении богатства и сразу же стал доцентом авторитетного экономического факультета Массачусетского технологического института (MIT). «Он всегда всё делал на два года раньше других и в два раза быстрее», – говорит его друг Тома Филиппон, французский экономист, который вслед за ним пришёл в MIT, а сейчас преподаёт в Нью-Йоркском университете. Большинство нынешних уважаемых французских экономистов – нобелевские лауреаты Эстер Дюфло и Жан Тироль, бывший главный экономист Международного валютного фонда Оливье Бланшар, а также сотрудник Пикетти Эммануэль Саэс – прошли через MIT или остались там. Французская экономическая наука традиционно фокусируется на практических проблемах и особенно на публичных финансах – изучении роли правительства в народном хозяйстве.
В MIT Пикетти читал курс по экономике неравенства. То было время, когда большая часть одарённой молодёжи была на стороне центристской политики. Коммунизм потерпел крах, и рынок, с минимальным управлением, должен был всех спасти. «Не знаю, был ли я последователем Клинтона или Блэра, – говорит Пикетти, – но я определённо считал, что будущее за этими новыми левыми, или новыми левоцентристами, или просто новыми центристами».
На него также повлияли старые сторонники рейгановской политики, такие как гарвардский экономист Мартин Фелдстайн. «В этом секторе американской экономической науки преобладал взгляд, будто очень высокие предельные налоговые ставки в 1950-х, 1960-х и 1970-х имели всевозможные неблагоприятные последствия. CEO получали оплату модными машинами и прочими плюшками, а теперь, после рейгановских реформ, они, по крайней мере, стали получать наличные, что более эффективно. Я повторял своим студентам то, чему меня самого учили. Понадобилось немало времени, чтобы понять, что такая риторика основана не столько на анализе фактов, сколько на идеологии».
Вскоре Пикетти разочаровался в своей профессии. Многие экономисты, по его словам, «делают вид, будто их теории настолько научны, что посторонние не могут их понять. Конечно, это большая шутка. Сотрудники экономических факультетов в США думают, что они умнее всех остальных в мире, но после двух лет в MIT я был не слишком в этом убеждён. Я чувствовал, что если останусь там, то уподоблюсь им. Не хочу никого обидеть, но я считаю, что мы очень мало знаем об экономике и обществе. Мы можем разве что собрать исторические данные и попытаться их интерпретировать». Так что Пикетти вернулся в Париж, где академики зарабатывали меньше и экономика имела «очень мало престижа», и стал чем-то средним между социологом и историком.
В 2001 г. он опубликовал положительно воспринятое историческое исследование о французах с высоким уровнем дохода в XX веке. В 2006 г. Пикетти участвовал в основании Парижской школы экономики и стал её первым директором. Его престиж возрос, но экономика неравенства оставалась своего рода профессиональной периферией. Между тем он жил с политиком-социалисткой Орели Филиппетти. В 2009 г. она обратилась в полицию, обвинив Пикетти в домашнем насилии. После его извинений она забрала заявление – «в интересах семей и детей», как она сказала позже. Прокурор снял все обвинения. (Адвокат Пикетти заявил об этом случае следующее: «16 сентября 2009 г., после основательного расследования обвинений, претензии к Тома Пикетти были сняты. По итогам тщательного расследования прокурор заключил, что либо факты, доведённые до его сведения, не могут быть истолкованы как правонарушение, либо доказательств недостаточно, чтобы добиться обвинительного приговора суда, либо такой приговор очень маловероятен».) Сейчас Пикетти, отец трёх дочерей, женат на экономисте Жюлии Каже.
Когда он начал работать над «Капиталом в XXI веке», у него было преимущество над предыдущими авторами, писавшими о неравенстве: беспрецедентная историческая база данных по налогам, доходам и богатстве, в основном в США и нескольких европейских странах. «Главная особенность моих рассуждений в том, что я могу основывать свой анализ на серии данных вплоть до сегодняшнего дня», – говорит Пикетти. Он сочувственно замечает, что у Карла Маркса, напротив, были «очень скудные данные».
Доля высшего дециля в общем национальном доходе в Европе, Японии и США. Wired
В «Капитале в XXI веке» Пикетти с помощью своих данных показал, что уровень доходности капитала обычно превосходит темпы экономического роста. Это означает, что владельцы богатства будут стабильно становиться богаче, чем простые работники, – если только богатство не уничтожат какие-нибудь потрясения или высокие налоги.
Потрясениями и налогами объясняется период относительного равенства в западной истории: 1914-80 гг. Мировые войны, коммунистические революции и инфляция в сочетании с высокими налогами в разы уменьшили активы богачей. Франклин Рузвельт и европейские социал-демократические партии, отчаянно стремясь отвернуть рабочих от большевизма, позаботились о перераспределении благ от богатых к бедным. По подсчётам Пикетти, с 1932 по 1980 гг. максимальная предельная ставка подоходного налога в среднем составляла 81% в США и 89% в Британии. Богатые американцы также платили подоходные налоги на уровне штатов и более высокие налоги на наследство, чем богатые европейцы.
Но начиная с 1980 г. Рейган, Тэтчер и их приспешники, а также посткоммунистические режимы в бывшем СССР и Китае восстановили тенденцию к росту неравенства. Стабиле говорит, что в большинстве стран эта тенденция замедлилась около 2000 г. Однако неравенство стало острой темой политической повестки дня лишь после финансового кризиса 2008 г., когда возросло негодование из-за «одного процента» (эту концепцию в значительной степени популяризовал Пикетти).
«Капитал в XXI веке» обращался к послекризисному гневу. Книга Пикетти увлекательная, понятная и пестрит зарисовками об историческом богатстве из работ Бальзака и Джейн Остин. Она сенсационно поднялась на первое место в списке бестселлеров New York Times. (Однако не все дочитали её до конца. Математик из Висконсинского университета Джордан Элленберг продемонстрировал, что пять отрывков, которые читатели чаще всего выделяли на Kindle, находятся на первых 26 страницах книги.)
Мало кто из академических экономистов в возрасте от 40 до 50 тратит своё драгоценное исследовательское время на написание объёмных книг, так как их карьерному росту обычно способствуют журнальные статьи. Филиппон из Нью-Йоркского университета считает, что Пикетти сделал типично французский выбор. «Нам, французам, свойственно фетишистское уважение к книгам, – говорит он. – Мы считаем, что книги – это круто, даже если это не обязательно лучшее применение нашего времени и не обязательно то, чего хочет академический мир». И когда пишешь книги, добавляет он, часто возвращаешься к темам, которые очаровывали тебя в школе, прежде чем ты пришёл к своей профессии. В случае Пикетти это был Бальзак.
Филиппон отмечает ещё одну французскую черту в работе Пикетти: тогда как многие американские академики счастливы в своей башне из слоновой кости, «если ты француз, ты считаешь своей задачей, если это возможно, участвовать в публичных дебатах». Поскольку в приоритете у Пикетти достучаться до широкой аудитории, а не впечатлить коллег, первая Нобелевская премия по экономике за исследования неравенства может достаться его другу Саэсу.
Продажи «Капитала в XXI веке» позволили Пикетти самому войти в тот самый «один процент». Как это на него повлияло? Он пожимает плечами: «Будучи профессором, я уже входил, наверное, в верхние 5% распределения доходов, а благодаря авторским гонорарам я перешёл в верхний 1% или 0,1%, так что я изначально не был слишком низко. Я бы с удовольствием платил 90% налога с моих гонораров. Я платил около 60%, но считаю, что этого недостаточно. Во-первых, книги – это тоже спекулятивный рынок, так что когда ты продаёшь 2,5 млн экземпляров, это не значит, что твоя книга в 1000 раз лучше, чем у того, кто продал 2500 экземпляров. Я не питаю на этот счёт иллюзий. Я знаю, что в какой-то момент все хотят прочитать – или купить – одну и ту же книгу. Я также знаю, что эта книга была продуктом коллективного исследовательского проекта. Я извлёк выгоду из государственной образовательной системы, из работы сотен исследователей, которые не получили за это гонораров. Если бы я оставил себе лишь 10% гонораров, то это уже была бы серьёзная надбавка к моему академическому окладу. На самом деле нет смысла получать больше».
После того как он пару лет путешествовал по миру, рекламировал свою книгу и открывал новые источники данных от Индии до Бразилии, Пикетти вернулся к академической жизни. Каждый рабочий день примерно в 7:30 утра он выходит из своей квартиры возле Северного вокзала и спускается в парижское метро. Он едет 25 минут на юг по 4-й линии, проезжая под полным достопримечательностей центральным Парижем, где многие из его коллег проводят всю свою жизнь, к Парижской школе экономики, находящейся почти у самой окружной дороги. Там с 8 утра до 19:30 он сидит, читает, размышляет и пишет. (Жизнь Пикетти прямо-таки мечта академика, так как он не преподаёт студентам.)
Несмотря на свои продажи, «Капитал в XXI веке» оказал скромное политическое влияние. Книга вышла, когда на Западе была фаза центристской политики: Барак Обама, Дэвид Кэмерон, Маттео Ренци и – во Франции – Франсуа Олланд. «Я помню свои публичные дебаты с Элизабет Уоррен в Бостоне в 2014 г., где она сильно колебалась насчёт налога на богатство, – говорит Пикетти. – [Берни] Сандерс тогда ещё не предлагал федеральный налог на богатство».
Левые политики не имели успеха. Пикетти короткое время был советником Джереми Корбина, но уволился из-за загрузки на основной работе. Он консультировал французского социалиста Бенуа Амона во время президентских выборов в 2017 г., но тот набрал плачевные 6% голосов.
Wired
Новая книга Пикетти «Капитал и идеология», вышедшая на французском языке в сентябре 2019 г. и на английском в марте 2020 г., совпала с тем, что могло оказаться более сильным левым штурмом твердынь. В США его сотрудники Саэс и Габриэль Цукман в Беркли консультировали одновременно Сандерса и Уоррен, предлагавших налоги на богатство, во время праймериз Демократической партии.
«Капитал и идеология» начинается с тезиса о том, что неравенство – это политический выбор. Оно не является неизбежным следствием технологий и глобализации; общества сами его выбирают. Для Пикетти история – это битва идей.
По его словам, каждое неравное общество создаёт идеологию, которая оправдывает неравенство и позволяет богатым спать в своих особняках, тогда как на улицах мёрзнут бездомные. Он перечисляет оправдания, которые использовались в течение истории: «Богатство просочится сверху вниз». «Богатые вернут нажитое посредством благотворительности». «Собственность – это свобода». «Бедные недостойны». «Если начать перераспределять богатство, то не будешь знать, когда остановиться». «Коммунизм потерпел неудачу». «Деньги пойдут темнокожим» – аргумент, который, по словам Пикетти, объясняет вопиющее неравенство в странах с историческим расовым разделением, таких как Бразилия, ЮАР и США.
Ещё одно распространённое оправдание: богатые якобы заслужили своё благосостояние. Пикетти, описывающий предпринимателей вроде Джеффа Безоса и Марка Цукерберга как «олигархов», не согласен с этим. Он указывает на то, что оба они извлекли выгоду из общественной инфраструктуры, государственного образования, десятилетий развития компьютерных наук и изобретения интернета. Он раздражённо вздыхает: «Поскольку у них есть $100 млрд при текущем состоянии правовой и фискальной систем, при текущем способе организации международной экономики, люди говорят: “Ладно, $100 млрд – это как раз справедливый уровень”. Но при другой правовой системе и другом международном налогообложении могло бы быть $200 млрд или $50 млрд. Что тогда скажут? Любой уровень, какого они достигнут, – идеальный? Такая сакрализация особых личностей – это разновидность религиозного мышления. Говорят: “Он велик, поэтому…” Поэтому что? Поэтому мы должны его субсидировать, чтобы он стал ещё богаче?»
Все эти оправдания неравенства составляют то, что Пикетти называет «сакрализацией собственности». Но сегодня, пишет он, эти оправдания устарели. Всё меньше людей им верят. Всё больше людей считают, что так называемая меритократия дискредитирована богатыми, которые устраивают своих детей в лучшие университеты, покупают политиков и уклоняются от уплаты налогов.
«Капитал и идеология» черпает из более глобального массива данных, чем предыдущая книга. Пикетти составил из своих цифр шокирующую картину. На Ближнем Востоке – в самом неравном регионе мира – 10% самых богатых получают 64% всех доходов. Россия, где в 1990-2000 гг. наблюдался самый сильный рост неравенства из всех, зафиксированных в WID, и формально коммунистический Китай, где вообще нет налога на наследство, поражают Пикетти. «Они передали всё в частную собственность приближённым к политическому режиму, и теперь те ещё и могут передавать всё это в наследство без какого-либо налога».
Даже в относительно равной Европе концентрация богатства «ошеломляет» и растёт: «40% самых бедных владеют лишь 5% богатства, а 10% самых богатых владеют 50-60%».
Но данные Пикетти по США настолько невероятны, что иногда приходится перечитывать предложение дважды, чтобы убедиться, что тебе не показалось. 1% самых богатых американцев сейчас получают больше 20% национального дохода, а 50% самых бедных – всего 12%. Средний доход американца, входящего в 1% самых богатых, в 2015 г. составил $1,3 млн. Те, кто входит в 50% самых бедных, заработали в среднем по $15 000 – и эта цифра практически не менялась 40 лет. Спустя пять лет она увеличилась до $16 000.
Цифры Пикетти методично снабжены источниками, но тем не менее вокруг них ведутся бесконечные споры. Издание Financial Times усомнилось в его утверждении о том, что в Европе концентрация богатства выросла с 1970 г. Но если смотреть шире, то статистика неравенства редко говорит сама за себя. Это означает, что экономистам приходится делать субъективные выводы. Сложно узнать, сколько богатства или доходов было у людей в прошлом или даже сколько у них есть сегодня. Богатые часто прячут свои деньги, а в случае бедных сложно оценить пособия вроде продуктовых карточек или покрываемого государством здравоохранения. Когда Обама расширил программу Medicaid для десятков миллионов бедных американцев, должно ли это считаться повышением их дохода? Если да, то на сколько?
Пикетти признаёт расплывчатость значительной части данных о неравенстве. Он жалуется, что, несмотря на заявления о веке «больших данных», финансы сегодня очень непрозрачны, отчасти из-за опасений некоторых правительств и богачей, что если будут известны реальные цифры, то будет больше давления, чтобы поднять налоги. Он удивляется, что даже правительства и центральные банки часто дополняют свои знания, изучая весьма неточные рейтинги миллиардеров от журнала Forbes. Пикетти выложил все свои данные для критиков онлайн.
В качестве примера проблем с интерпретацией данных можно взять средний доход 50% самых бедных американцев. Пикетти говорит, что если присвоить денежную стоимость государственному здравоохранению, то их средний доход вырастет до $20 000. «Проблема в том, что этот рост на $4000-$5000 за четыре десятилетия – это, во-первых, немного. Это одна неделя работы для 10% самых богатых или один день для 1% самых богатых». Другими словами, согласно Пикетти, даже если согласиться, что бесплатное медицинское обслуживание, которое получает бедный человек, стоит около $4000, то доктор, входящий в 1% самых богатых, за эту сумму уделит вам лишь один свой рабочий день. Поэтому высокая денежная стоимость американского здравоохранения в значительной степени отражает стремительный рост доходов врачей и фармацевтических компаний, а не благосостояние малообеспеченных пациентов.
Пикетти заключает, что, как бы ни измерять, глобальное неравенство, даже в Европе, выглядит ужасающе. Он предлагает радикальные решения. Он призывает к «образовательной справедливости» – в сущности, чтобы на образование каждого человека тратилась одинаковая сумма. Он выступает за то, чтобы работники играли весомую роль в управлении компаниями, как в Германии и Швеции. Но его главное предложение – это налоги на богатство.
Пикетти отнюдь не хочет упразднить собственность. Он предлагает перераспределить её 50% самых бедных, которые, даже в богатых странах, всегда имели очень мало. По словам Пикетти, для перераспределения богатства нужно пересмотреть понятие частной собственности, определив её как «временную» и ограниченную: можно наслаждаться ею в меру, но нельзя передать её своим детям. Он отмечает, что очень высокие налоговые ставки не препятствовали быстрому экономическому росту в 1950-80 гг. Однако сегодня ни один из ведущих мировых политиков не поддерживает предложение Пикетти о налоге 90% на богатство, превышающее $1 млрд. Даже Сандерс, выступающий за налог на состояние для 0,1% самых богатых (то есть всех супружеских пар, имеющих от $32 млн), предлагает лишь максимальную ставку 8% на богатство, превышающее $10 млрд.
Однако Пикетти – оптимист. Его данные указывают на рост равенства в долгосрочной перспективе. «Можно наблюдать рост прогрессивного налогообложения и спад неравенства, – говорит он. – Самые большие успехи в истории человечества – это создание этой справедливой налоговой системы и учреждение государственной образовательной и здравоохранительной систем».
А как насчёт роста неравенства с 1980 г.? «В сравнении с долгосрочной эволюцией это очень небольшой откат. В сегодняшних обществах намного больше равенства, чем 100 лет назад. А 100 лет назад его было больше, чем 200 лет назад».
Однако Пикетти предупреждает: «Это не линейный и не детерминистический процесс. В нём присутствует элемент выбора». Он не верит, что, столкнувшись с неравенством, люди неизбежно выберут эгалитаризм. «К сожалению, есть другая возможная реакция: больше национализма, политики, основанной на идентичности, и акцента на границах. Это намного более простой путь. Это намного проще объяснить населению».
Если люди свободны выбирать свой путь, то главное – это их убедить: «Если изменятся взгляды, то это может очень быстро изменить мир». Пикетти указывает на Швецию, которая с 1910 по 1950 гг. превратилась из рая для богатых (где только богачи могли голосовать и голоса самых богатых имели наибольший вес) в «одно из самых эгалитарных» обществ в истории. «Дело на самом деле не в войне, – говорит Пикетти. – Роль двух мировых войн в Швеции была ограниченной. Дело скорее в мобилизации и изменении взглядов простых людей, а также в изменении равновесия в мире».
Источник: bitnovosti.com
